Каждую ночь он не мог спокойно заснуть и долго молился, пока беспокойное забытье не охватывало его, принося небольшое облегчение. Молился он и в эту ночь:

"Мне так тяжело не видеть Тебя!.. Позволь мне увидеть Тебя! Даже пусть не увидеть, позволь мне только твердо знать, что Ты есть. Мне будет достаточно этого. Просто знать, что Ты есть. Я хочу увидеть Тебя только для этого, чтобы знать, что Ты есть. Прости мне грех неверия, о Господь! Но что я могу сделать, слабый человек? Сердце мое плачет, душа моя смущена, разум горит в огне сомнения... Если Ты сам не явишься, кто поможет мне? Я знаю, что говорить так - грех. Есть Священное Писание, где праведники черпают утешение, но мой грешный ум не хочет слушать слова Бога, он хочет видеть Тебя!

Как это ужасно, но я ничего не могу скрыть от Тебя: этот грешник внутри меня, этот бес сомнения, даже не верит словам Писания, и я бессилен обуздать его. Кто мне поможет, кроме Тебя, Господи! Зачем Ты мучаешь меня на склоне лет? Как счастлив я был, просто служа Тебе, не задумываясь ни о чем. Что же случилось? Откуда эта скверна в моей душе? О Господь, появись хоть как-нибудь!.."

Кирилл мучался каждую ночь, задавая себе одни и те же вопросы.

Иногда он задумывался и пытался вспомнить, когда с ним началось ЭТО... Когда в него вселился проклятый бес. Он отправлялся мыслями в прошлое, но долгое время не мог уловить момент, когда спокойная, мирная жизнь вдруг ушла и сменилась непрекращающейся борьбой с самим собой. Только недавно Кирилл связал изменения в себе со смертью их старца, настоятеля монастыря. Все держалось на нем и вокруг него. В окрестных селеньях ходили легенды о его святости. Но обитателям монастыря не было дел до этих легенд, потому что все они жили в тени этой святости, ежеминутно чувствуя ее на себе. В конце концов, Кирилл решил, что раньше у него не было такой жажды видеть Бога, потому что Бог был рядом, - Он жил в сердце их настоятеля.

Когда старец ушел, Кирилл почувствовал себя одиноким и больше не нужным. Он долго не мог придти в себя, и все монашеские обязанности выполнял механически, по отработанной за многие годы привычке. Более того, Кирилл чувствовал, что многие монахи, по крайней мере, старожилы монастыря, так же, как и он, потеряли себя. Ведь все они жили духом старца, а теперь надо было научиться жить своим духом.

Примерно через год или два после ухода наставника, Кирилл стал ловить себя на странных мыслях. То на молебне в его уме пробегало: "А слышишь ли Ты меня?", то у святых икон почти неосязаемо проскакивало: "А не мертвому ли дереву я поклоняюсь?" Вначале это были мимолетные мысли-молнии, которые смущали, но не оставляли глубокого следа. Мало ли искушений дьявола пережил и преодолел Кирилл за долгие годы послушничества? Но постепенно из мимолетных сомнений подобные мысли стали превращаться в настойчивые вопросы. Вот с того времени и потерял Кирилл покой и не спал ночами, ворочаясь на своем жестком монашеском ложе.

"О Господи, если Ты не придешь, как еще я смогу укрепить свою веру? Я понимаю разумом, что Тебя не может не быть, но почему-то это не утешает. Неужели вера не зависит от разума? О Господи! За что такая пытка? Куда ушла моя вера? О Господи, пожалуйста, появись хоть как-нибудь... Если Ты не появишься, как еще я смогу укрепить свою веру?

Я знаю наизусть многие жития святых, такое множество стихов из Священного Писания я знаю наизусть... Но почему они больше не служат мне утешением? Неужели вера не зависит от знания? О Господи! На что мне еще надеяться? Куда ушла моя вера? Если Ты не появишься, что мне поможет? О Господи, пожалуйста, появись хоть как-нибудь, прояви Себя хоть как-нибудь..."

Кирилл перевернулся на спину и уставился невидящим взором в потолок. Неуклюже порхала моль. Тварь Божья... Искала ли она Бога, или просто место, чтобы отложить яйца? Кириллу казалось, что ее беспомощные движения напоминали его, Кирилла, ум. "Ищет ли он Бога, - подумал иеромонах. - Или мой ум ищет места, где можно отложить свои яйца..." Кирилл сел. Надежды на спасительный сон не было. Иеромонах стал наблюдать за молью, думая о своем. Она летала неуверенно, словно и не умела этого делать. Постоянно садилась на стену, потом вспархивала, кружилась какими-то жалкими рывками и вновь садилась на стену, чтобы чуть-чуть проползти и взлететь снова.

Кирилл встал и подошел к окну. В ночи громко стрекотали. Ночь делает тихое - громким. Слышался далекий собачий лай: в ближайшей деревне псы о чем-то беседовали друг с другом на своем резком языке. Трели ночных птиц появлялись то здесь, то там. Затихали и начинались вновь. Ночь жила свой жизнью. Монастырь спал. Спали деревни. Они тоже жили своей жизнью.

Кирилл долго смотрел в окно. Глаза его смотрели, но не видели, уши слушали, но не слышали. "Что этому миру до Бога? И что Богу до этого мира? И что Ему до меня и моих просьб?" - Кириллу стало горько. Стало горько и от того, что он говорил такое, чего нельзя было говорить, и от того, что сейчас такие слова казались правдой. "Я столь мал по сравнению с этим миром, а этот мир - лишь небольшая часть царства Бога... Этот мир и есть проявление Бога, потому что создан Им. Вот Он и появился "хоть как-нибудь". Разве нет? Почему я не могу довольствоваться этим? О Господи! Я не хочу мир вместо Тебя, я не хочу мир - в качестве Тебя, я хочу видеть Тебя прямо перед собой, что бы Ты проявился Сам, не через кого-то или что-то, а Сам, непосредственно. Вера моя слаба. Вера не зависит от логики... Если Ты не поможешь мне, я пропал, потому что жизнь моя потеряна. Я не боюсь ада, потому что уже в аду. Я мечтаю отправиться в ад и гореть в адском пламени, потому что там я буду знать, что Ты есть. Но настоящий ад здесь, сейчас, в моем сердце, потому что я не знаю, что Ты есть... Нет, я знаю, что Ты есть, но... Что тогда?.. Я не понимаю, что Ты есть? Нет, я очень хорошо это понимаю... Тогда что?.. Самое страшное: несмотря на то, что я знаю и понимаю, я не верю в Тебя! Как это странно и ужасно... Мои мысли идут по кругу, и этот круг не имеет конца. О Господи! Что же мне делать? Так и жить с адом вместо сердца, с сомнениями вместо веры? Как это возможно? Я не хочу становиться лицемером. Не хочу! О Господи, я знаю, что не могу ни о чем просить Тебя. Кто я такой? Кто я такой, что бы просить Тебя о чем-то? Но я не могу больше, моя жизнь стала невыносимой. Господь, пожалуйста, появись хоть как-нибудь!"

Кирилл заплакал. Он отвернулся от окна и быстро, словно ища спасения, рванулся к алтарю. Он упал на колени и продолжал неистово молиться: "О Господь, будь милостив ко мне! Будь милостив ко мне! Будь милостив ко мне! Я готов служить Тебе так, как Ты хочешь!.."

Кирилл молился, глядя на свою любимую икону: Младенец Иисус сидел на коленях Своей матери. Эта икона стояла в центре. Было еще несколько, но Кирилл обычно молился Матери Божьей и Младенцу. Монахи раньше немного подшучивали над ним, говоря, что в центре должно быть распятие, но Кирилл не слушал никого. Однажды, много лет назад, он поссорился с одним молодым монахом и тот, не найдя других причин, стал жаловаться настоятелю, что Кирилл-де не признает славной кончины Христа за грехи всего человечества. И доказательством тому - неправильно устроенный алтарь, где нет распятия. Настоятель пришел к Кириллу в келью. Они долго говорили, а чуть позже настоятель подарил Кириллу вот эту старинную икону, которой иеромонах и поклонялся с тех пор. Сварливому послушнику старец выговорил, что нехорошо искать недостатки в других, тем более в таких сокровенных вещах, как поклонение Богу. После этого случая все в монастыре знали, что Кирилл поклоняется иконе с Младенцем и Богородице по благословению святого старца. Иеромонаха оставили в покое, - больше никто не приставал к нему с вопросами, почему на его личном алтаре нет распятия.

"...Я готов служит Тебе так, как Ты хочешь..." - Кирилл немного успокоился, снова подошел к окну, еще раз надеясь увидеть Бога в окружающем мире. Там ничего не изменилось. В окружающем мире ничего не изменилось. Только где-то несколько раз аукнула ночная птица. Вряд ли это было знаком Бога...

Кирилл отошел от окна, - и во второй раз он ничего не увидел и не услышал в ночи. Его келья еле-еле освещалась слабым светом луны. Было практически темно. Больше на ощупь и по памяти, Кирилл подошел к алтарю, достал свечу и зажег. Свет маленькой свечи вначале показался очень ярким, но потом как-то договорился с полумраком и они стали сосуществовать вместе: вокруг свечи образовался шар света, а дальше, по углам кельи, нашел прибежище полумрак. В келье стало как будто тише, казалось, звуки ночи из-за окна, заметив горящую свечу, испуганно скрылись в лесу.

Богоматерь с Младенцем Иисусом на коленях умиротворенно смотрела на Кирилла. Маленький Иисус тоже смотрел на монаха, но как-то грустно и чуть-чуть вопрошающе, казалось, даже тревожно. Кирилл поставил свечу перед самой иконой и опустился на колени. Свет и взгляд Богоматери немного успокоили его: словно не свет обычной свечи, а отблеск какого-то неземного сияния коснулся души. Сознание стало ясным, ум перестал метаться и словно бы исчез совсем, а тоска, которая все это время терзала сердце Кирилла, стала рельефной, четкой и еще более острой. "Где Ты, мой Господь?" - эти слова ясно и гулко зазвучали внутри монаха. Не так как раньше, смазано, с примесь отчаяния и тревоги, сейчас молитва говорила в сердце одна. Говорила только молитва, все остальное молчало. Кирилл закрыл глаза, но ничего не изменилось - он по-прежнему чувствовал и даже видел взгляды с иконы. "Я могу только просить Твоей милости... На самом деле даже на это у меня нет права, потому что Ты - Господь. Ты даешь каждому то, что ему необходимо. Просить Тебя - все равно, что признаваться в неверии. Но я и признаюсь в неверии! Я потерял веру в Тебя, а значит, потерял и Тебя самого, а значит, потерял и себя. Что же мне делать? Просто оставаться как есть? Я не могу! Я жил для Тебя! Я жил Тобой! Что мне делать сейчас? Все что я могу - это плакать и молиться: о Господь, появись хоть как-нибудь! Но кажется мне, что и это бесполезно... Сомнения жгут меня изнутри и кажется, что есть одно средство от этой боли - Господь, появись хоть как-нибудь! Защити сердце этого грешника! Иначе оно сгорит или станет твердым и холодным сердцем лицемера. Но если такова Твоя воля, то пусть лучше оно сгорит... О Господь! Спаси меня! К кому я еще могу обратиться? Мой наставник ушел, теперь некому позаботиться об этой грешной душе. Кого мне еще просить? О Господь! Спаси и сохрани, - появись хоть как-нибудь!" Кирилл плакал внутри. Из глаз его тоже текли слезы, но эти слезы ничто по сравнению со слезами сердца. Кирилл плакал внутри. И чем больше он отдавался этому чувству, тем яснее он видел, - видел, не открывая глаз, - словно что-то начинало светиться прямо внутри, и это что-то становилось все ярче и ярче.

"Господь! Откликнись хоть как-нибудь! Для Тебя это не составит никакого труда, ведь Ты вездесущий и всемогущий! Мои мучения принадлежат Тебе, так же, как весь я принадлежу Тебе. В Твоих силах избавить меня от них или наделить еще большими... Что я могу поделать? Хорошо ли, что я воспринимаю Тебя, как боль? Нет, ведь Ты всемилостив. Прошу, прояви же эту милость, которую я не заслуживаю. Но я готов даже воспринимать Тебя, как боль, если буду уверен, что это Ты. Но я ни в чем не уверен, я полон сомнений. Господь, появись хоть как-нибудь! Сейчас мне кажется, что Ты совсем рядом, я почти чувствую Тебя. Это удивительно, о Господи. Спасибо Тебе. Но между "кажется", "почти" и уверенностью - такая разница! О Господь, Ты даешь почувствовать Себя, но скоро вернется ум, и я забуду о чувствах. Господь! Пожалуйста, сделай еще шаг, чтобы я не только чувствовал Тебя, но знал Тебя! Знал, что Ты есть, что Ты рядом... Господь, покажись хоть как-нибудь!.."

Огонь в сердце разгорался. Казалось даже, что это уже не огонь, а само солнце. Восход солнца. Свет усиливался с каждой минутой. Вот-вот, и появится что-то Удивительное! Как за рассветом поднимается само Солнце. Кирилл чувствовал, что вот-вот внутри засияет Господь - настоящее светило сердца. Он настолько погрузился в это ожидание, в этот свет-предвестник, что молитва его перестала быть словами, Кирилл сам стал молитвой. Молитвой безмолвной, ждущей. Все существо "монаха", - ум, тело, разум и душа, - стали одной немой молитвой, обращенной к Богу. Свет вспыхнул, предвещая появление своего Господина! Яркие-яркие лучи пронзили сердце, и внутренний взор Кирилл почти ослеп. Лучи пронизывали все и вся! И наконец...

В дверь кельи громко постучали. В ночной тиши стук прозвучал, словно удары огромного колокола. Кирилл от неожиданности открыл глаза. На него спокойно смотрела Богородица и чуть тревожно, вопрошающе, смотрел Маленький Иисус. Кирилл спохватился, закрыл глаза, но было уже поздно. Он всхлипнул, попытался вернуть в сердце свет, но сердце уже заполнило другое чувство. Сначала жуткая досада, затем бессилие, которое вскоре сменилось тихим, плачущим смирением.

В дверь опять постучали. Теперь это был обычный, тихий стук в дверь. Кирилл снова почувствовал досаду и раздражение. Еще никогда в своей молитве он не заходил так далеко. Как же его прервали!

"До чего не вовремя! - раздраженно подумал Кирилл. - Я чуть было не разгневался... Господи, прости мне этот страшный грех. А я ведь должен знать, что на все Твоя воля. Наверное, какой-то монах заметил свет в моем окне и решил зайти, узнать все ли в порядке". Кирилл успокоил себя такими мыслями, но у самой двери все же не выдержал: "Но ведь должен он знать, что если монах ночью не спит, то он молится?! Разве можно прерывать молитву?! Нет, я не могу сдержаться и сейчас все ему выскажу! В конце концов, ему же на благо..."

Кирилл открывал дверь с сильным желанием выказать свою досаду нечуткому монаху. Но когда он открыл дверь, там никого не было. Кирилл был совершенно смущен, и раздражение нахлынуло с новой силой. Он хотел было уже захлопнуть дверь, когда услышал голос:

- Дедушка, поиграй со мной! Мне скучно...

Кирилл опустил глаза и увидел маленького мальчика. Он стоял подняв голову и просительно смотрел на иеромонаха. Мальчика трудно было разглядеть в мерцающем свете далекой свечи.

- Ты почему гуляешь так поздно? - строго спросил Кирилл. Он тщетно пытался узнать мальчика. "Может быть, это Петровых сын? Нет, тот постарше будет. Или это той семьи, что приехала недавно, беженцы... Наверное. И мальчик какой-то темненький. Или просто ночь?" Он снова и снова пытался разглядеть малыша, но видел лишь красивые большие глаза, обращенные к нему. Мальчик смотрел вопрошающе и немножко тревожно, словно боялся, что на его просьбу ответят отказом.

- Дедушка, мне скучно. Поиграй со мной... - повторил маленький гость.

- Малыш, разве ты не знаешь... - Кирилл присел, чтобы лучше разглядеть ребенка. - Разве ты не знаешь, что в монастырь ночью не ходят, что здесь живут монахи, и что они молятся Богу... Иди лучше домой. Я сейчас тоже молюсь...

- Вот так всегда!.. Все молются-молются, а мне поиграть не с кем! - малыш, казалось, обиделся. Он отмахнулся от Кирилла, который хотел его погладить, и отстранился в темноту. Его глаза смотрели на монаха. Как ни старался Кирилл, он ничего не мог разглядеть, кроме этих глаз.

- Пойду я лучше спать, - мальчик совсем обиделся. - Мама спит, друзья спят. Поиграть не с кем. Думал, хоть этот дедушка поиграет, а он мо-олится. "Я готов служить Тебе так, как Ты хочешь", - мальчик явно кого-то передразнивал. - Ага, как же... Все, я спать пошел...

Малыш отодвинулся от Кирилла и растворился в ночи, оставив смущенного монаха сидеть у порога.

Через какое-то время, словно очнувшись, Кирилл поднялся и, пожимая плечами, вернулся к алтарю. Он попытался молиться, но ничего не получалось. Тогда, так и не взглянув на алтарь, Кирилл затушил свечу и вернулся на ложе. Он сел и попытался задуматься. В голове было пусто. Зато в сердце словно кто-то играл на барабанах. "Что со мной?" - иеромонах медленно поднял взгляд. В тихом, почти невидимом свете луны, с алтаря, с любимой, подаренной старцем, иконы, на Кирилла смотрели смеющиеся глаза Маленького Иисуса...

© Максим Мейстер, www.gopal.ru