Два предпоследних стиха, непосредственно примыкая к началу речи (16 ст.), заключают ее живой, драматической картиной исхода евреев из вавилонского плена, изображаемой отчасти сходными чертами с бегством их из египетского рабства (Исход 12:33; 17:6; Числа 20:11). Так как исторически возвращение иудеев из вавилонского плена происходило совершенно иначе (Ездра 1:5-8; Иуд Древн. 11:1 и др.), то, следовательно, здесь мы имеем не пророчество, а "символ", имеющий более широкое и общее значение. Вавилон здесь выступает больше, как отвлеченный, типологический образ зла, к бегству от которого, - по необходимому условию новой, возрожденной жизни - и призываются сыны духовного Израиля, призванные распространять Евангелие царствия Божия "даже до последних земли" (Деяния 1:8).